Глава 1. Был ли заговор?

Рассмотрим множественные аналитические материалы по этому широко обсуждаемому многие десятилетия в нашей стране и за рубежом вопросу.

Так, 6 июня 1937 года в советских газетах появились выдержки из выступления Н.С. Хрущева на московской областной партконференции. Он с возмущением сообщил, что, хотя в горком «были избраны проверенные, преданные делу партии большевики… в состав ГК попал также троцкистский предатель, изменник Родины, враг народа Гамарник». Армейский комиссар 1-го ранга, начальник политуправления РККА, член ЦК партии 31 мая при появлении в его квартире сотрудников НКВД застрелился.

11 июня в газетах появилось сообщение о деле «арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, и Путны», обвиненных «в нарушении воинского долга (присяги), измене Родине». Утверждалось, что «следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего самоубийством Я.Б. Гамарника, в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Все обвиняемые в предъявленных им обвинениях признали себя виновными полностью».

Рассмотрение дела было объявлено на закрытом заседании Специального судебного присутствия Военной Коллегии Верховного суда СССР в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года. Этот закон, принятый сразу после убийства Кирова, предусматривал ускоренное рассмотрение обвинений в терроризме и контрреволюции, вынесенные приговоры приводились в исполнение немедленно. Весь судебный процесс Тухачевского и его товарищей занял один день, 11 июня.

В начале 1920-х годов имя Тухачевского было популярно не только среди бойцов и командиров Красной армии, но и среди оказавшихся в эмиграции белых офицеров. В разведсводке обосновавшейся на Балканах Русской армии барона П.Н. Врангеля от 15 февраля 1922 года утверждалось: «Единственная среда в России, которая могла бы взять на себя активную роль в деле свержения Советской власти, это – командный состав Красной Армии, т.е. бывшие русские офицеры. Они представляют из себя касту, спаянную дисциплиной и общностью интересов; война и жизнь воспитали в них волю…» И тут же называется тот, с кем эмиграция связывает определенные надежды: «Лица, близко знавшие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большим административным и военным талантом. Но он не лишен некоторого честолюбия и, сознавая свою силу и авторитет, мнит себя русским Наполеоном».

Еще в 1924 году на оперативный учет ОГПУ были взяты как «неблагонадежные» такие известные военачальники и военные теоретики из «бывших», как С. Каменев, И. Вацетис, М. Тухачевский, М. Бонч-Бруевич, А. Свечин, А. Снесарев и др. Первое донесение не из-за границы, а с территории СССР о бонапартизме Тухачевского поступило от агента-осведомителя Овсянникова в декабре 1925 года. Там говорилось: «В настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявилось 2 течения: монархическое… и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг М.Н. Тухачевского».

Занимая высшие должности в РККА, Тухачевский играл далеко не последнюю роль в военном сотрудничестве СССР и Германии. В 1932 году он посетил маневры рейхсвера и несколько германских военных заводов, постоянно контактировал с приезжавшими в Москву немецкими генералами и офицерами. Однако у последних, несмотря на всю присущую Михаилу Николаевичу дипломатичность, осталось стойкое впечатление, что к Германии Тухачевский относится враждебно и видит в ней главного потенциального противника. Пока военное сотрудничество с рейхсвером продолжалось, ОГПУ держало под сукном материалы о якобы преступных связях Тухачевского с германским Генштабом.

В уголовно-политическом деле 1937 года даже неспециалист заметит явные несуразности, настаивают исследователи. Обвинительный винегрет включает в себя столько не связанных друг с другом и противоречивых ингредиентов, что поневоле придешь к выводу о заказном характере данного процесса. Вместе с тем, очевидно и то, что Тухачевский был строптивым, неудобным военачальником и стремился отстаивать собственное мнение по поводу развития Рабоче-Крестьянской Красной Армии, не совпадающее с мнением руководства. За что и поплатился.

В 1930 году в числе примерно 5 тысяч бывших царских офицеров арестовали хорошо знавших Тухачевского преподавателей военной академии Н.Е. Какурина и И.А. Троицкого. 26 августа 1930 года чекисты добились от Какурина компрометирующих показаний на Тухачевского. Бывший полковник императорской армии сообщил: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский…В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК». Троицкий в своих показаниях также говорил о симпатиях Тухачевского к правому уклону. Какурин поведал, как вербовал Тухачевский новых заговорщиков и сколь популярен он в армии, так что в случае чего может и на Кремль полки двинуть. Правда, ничего конкретного подследственный об антиправительственной деятельности Тухачевского, за пределами разговоров, придумать так и не смог. 10 сентября 1930 года Менжинский направил протоколы допросов Какурина и Троицкого Сталину. Иосиф Виссарионович принял решение: Тухачевского пока не трогать. Михаилу Николаевичу была дана очная ставка с Какуриным и Троицким. Материал на Тухачевского, равно как и на других руководителей Красной Армии, продолжали копить. Только во второй половине 1936 года Сталин посчитал, что пришла пора браться за Тухачевского и его единомышленников.

Современные историки в качестве непосредственного повода указывают на ссору во время банкета после парада 1 мая 1936 года. Тогда Ворошилов, Буденный и Тухачевский заспорили о делах давних: кто же был виновником поражения под Варшавой, а затем очень скоро перешли на современность. Тухачевский обвинил бывших руководителей Конармии, что они на ответственные посты расставляют лично преданных им командиров-конармейцев, создают собственную группировку в Красной Армии. Ворошилов раздраженно бросил: «А вокруг вас разве не группируются?»

Таким образом, Тухачевский сам ускорил свой конец. Позднее, на следствии и суде, он и другие заговорщики признались, что хотели добиться смещения Ворошилова с поста наркома обороны. В преемники ему прочили Тухачевского, хотя на следствии Примаков говорил о Якире, поскольку тот якобы был близок с Троцким. Так что скандал на первомайском банкете разразился неспроста. Уборевич на суде подтвердил: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Из единомышленников Тухачевского только начальник политуправления РККА Гамарник и командующий Киевским военным округом Якир были полноправными членами ЦК. Поэтому вполне объяснимо, что именно Гамарнику, второму лицу в военной иерархии, руководителю всех армейских политработников, доверили главную роль в критике Ворошилова на Политбюро. Намерение сместить Ворошилова Специальное судебное присутствие расценило ни больше ни меньше как умысел на теракт. Хотя еще на следствии Примаков показал, что вел со своими друзьями разговоры, «носящие характер троцкистской клеветы на Ворошилова, но никаких террористических разговоров не было. Были разговоры о том, что ЦК сам увидит непригодность Ворошилова…» Сталин был уверен, что Тухачевский, Гамарник и прочие интриги против Ворошилова будут продолжать.

В августе 36-го арестовали Примакова и Путну. Тухачевский еще не ощущал опасности. 10 мая Политбюро приняло предложение Ворошилова освободить Тухачевского от обязанностей первого заместителя наркома обороны и назначить командующим Приволжским ВО. Тем же постановлением Якир переводился с Киевского округа в Ленинградский и тем самым терял место в Политбюро Компартии Украины. 13 мая Тухачевский добился приема у Сталина. О чем они говорили точно неизвестно. Но кое-какие сведения, как маршалу объяснили причины его опалы, имеются. В 20-х числах апреля были получены показания от арестованных бывшего начальника Особого отдела НКВД Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел Прокофьева о сговоре Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова и других военачальников с Ягодой. Однако арестованный бывший нарком внутренних дел этого пока не подтверждал. На допросе 26 апреля 1937 года он настаивал: «Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался». В Куйбышев Тухачевский прибыл 14 мая. Сам Михаил Николаевич еще не понимал своей обреченности.

Сталин принимал в режиссуре этого заговора самое деятельное участие. Незадолго до суда было созвано расширенное заседание Военсовета при наркомате обороны СССР, где Сталин заявил о том, что теперь вряд ли у кого есть сомнения в наличии военно-политического заговора против советской власти: так много соответствующих показаний обвиняемых и свидетелей по этому делу. То есть, Сталин тем самым до суда, вынес всем подследственным обвинительный приговор и по ходу обмолвился, на каких «очевидных фактах» строилось обвинение – на показаниях самих обвиняемых и со слов «свидетелей». У множества исследователей бытует мнение, что Сталин, фабрикуя чистки, заботился исключительно о своем единовластии. Только нужно помнить, что у Сталина в это время было уже столько власти, с тяжестью которой не справился бы ни один нормальный человек. Поэтому странно, что версия об исключительной заботе «единодержца» о могуществе СССР, а делал он это так как считал лучшим, допуская ошибки, у аналитиков совсем не актуальна. Однозначно можно в таком случае согласиться только с мнением, что «вождь и учитель» был великим мистификатором и манипулятором.

Тухачевский был арестован 22 мая, а 25—26-го числа путем опроса членов и кандидатов в члены ЦК было вынесено постановление об исключении его из партии. 28 мая сразу по приезде в Москву был арестован Якир, а на следующий день в Вязьме та же участь постигла не успевшего доехать до столицы Уборевича. В период с 30 мая по 1 июня ЦК путем опроса исключил обоих из партии и вывел их соответственно из полноправных членов и кандидатов в члены Центрального Комитета.

Подсудимые не имели права на адвокатов и на обжалование приговора. А строился он, как и заблаговременно объявил Сталин, исключительно на показаниях обвиняемых (приговор Сталин редактировал лично). К тому же, из материалов дела создавалось впечатление, полагают исследователи, что если бы подсудимых спрашивали о намерениях захвата власти в целом на планете, то они и в этом признались бы – настолько абсурдным выглядело протокольное самобичевание бывших руководителей РККА.

Ключевым событием стал арест замкомандующего Московского военного округа Фельдмана. Борис Миронович сломался сразу – столь глубоко потряс его сам арест. 20 мая Ежов направил Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу протокол допроса Фельдмана, произведенного накануне. Именно эти показания послужили формальным основанием для решения об аресте Тухачевского. На самых первых допросах, протоколы которых или не составлялись вовсе, или не сохранились, Тухачевский отказывался признать свою вину.

26 мая Тухачевский заявил: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания». И в тот же день написал. «Признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его…» При рассуждениях по этому вопросу абсолютное большинство полагает, что признания были «выбиты». А может быть маршал осознал свои ошибки, которые у него, как известно, были? Правда об этом сегодня скрыта временем, а вот заказной характер смертного приговора очевиден.

Своими показаниями маршал, как считают аналитики, хотел предупредить Сталина и Ворошилова о возможном сценарии советско-германской войны. Тухачевский, как вредительство представляет задержку в выполнении именно тех планов, за осуществление которых он всегда ратовал, настаивая и на увеличении числа дивизий, и на создании танковых и артиллерийских резервов. В показаниях Тухачевского присутствует тезис о германо-польском союзе в будущей войне против СССР. «…В стратегическом отношении пути борьбы за Украину для Германии те же, что и для борьбы за Белоруссию, т.е. связано это с использованием польской территории. В экономическом отношении Украина имеет для Гитлера исключительное значение. Она решает и металлургическую, и хлебную проблемы. Германский капитал пробивается к Черному морю. Даже одно только овладение Правобережной Украиной – и то дало бы Германии и хлеб, и железную руду. Таким образом, Украина является той вожделенной территорией, которая снится Гитлеру германской колонией».

Не последнюю роль в деле Тухачевского сыграли германские спецслужбы. В декабре 1936 года Рейнгард Гейдрих, шеф службы безопасности, предложил фюреру попытаться обезглавить Красную Армию, дискредитировав ее верхушку. А главной мишенью избрать Тухачевского, к словам которого прислушивались англичане и французы. Маршал слишком хорошо знает слабые стороны немецкой армии, знаком лично со многими высшими чинами вермахта. Политические процессы, начавшиеся в Москве в августе, дают надежду, что при должной подготовке интрига сработает. Фюреру идея понравилась.

Вернувшись в свою штаб-квартиру, Гейдрих тут же вызвал Альфреда Науйокса, отвечавшего в СД за фабрикацию фальшивых документов. Необходимо было подготовить письмо за подписью Тухачевского, которое должно доказать наличие тайных контактов маршала и его сторонников с группой немецких генералов – противников нацизма, попавших в поле зрения гестапо. И те, и другие, якобы, стремятся к захвату власти в своих странах. Досье с фотокопиями таких документов, будто бы похищенных из архивов СД, должно попасть к русским и убедить их в том, что группа советских полководцев во главе с Тухачевским замышляет военный переворот, вступила в сговор с генералами рейха, рассчитывая на их поддержку.

Но Тухачевский не принимал всерьез обвинения, надеясь, что его ум и опыт окажутся для Сталина ценнее накануне войны с Германией, чем очередная чистка. И он ошибся - 11 июня 1937 года дело по обвинению Маршала Советского Союза Тухачевского, командармов 1-го ранга Уборевича и Якира, командарма 2-го ранга Корка, комкоров Фельдмана, Эйдемана, Примакова и Путны в шпионаже, измене Родине и подготовке террористических актов было рассмотрено на закрытом заседании Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР. Решением суда подсудимые были признаны виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58-1"б" 58-3 58-4 58-6 и 59-9 Уголовного кодекса РСФСР. В 23 часа 35 минут был оглашён приговор — всех восьмерых приговорили к смертной казни без права на отсрочку приговора. Сразу же после этого Тухачевский и остальные обвиняемые были расстреляны в подвале здания Военной коллегии Верховного суда СССР.

Так был ли заговор? Из анализа уголовного дела Тухачевского и группы бывших военачальников следует, что обвинения целиком и полностью строилось на оговорах и на самооговорах. Показания, очевидно, выбивались. Маршал Тухачевский стремился последовательно проводить собственную линию реорганизации РККА в связи с обозначившейся угрозой СССР со стороны Германии, и делал это настойчиво, невзирая на мнение вышестоящего руководства. Такой выскочка не устраивал никого – ни Сталина, предпочитавшего беспрекословное подчинение и угодничество, ни недалекого в военной науке наркома обороны Ворошилова.

Мы очередной раз подошли к рассмотрению вопроса о возможных взаимоотношениях двух групп людей с непримиримыми позициями. Есть ли альтернатива непримиримому и кровожадному противостоянию - смертельной схватке, которая с большой вероятностью может завершиться убийством, праведным или неправедным? Есть, и это только взаимные договоренности, уступки и компромиссы.